Неточные совпадения
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет
человека, который бы за собою не имел каких-нибудь
грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
— Ваше сиятельство! да кто ж из нас, как следует, хорош? Все чиновники нашего города —
люди, имеют достоинства и многие очень знающие в деле, а от
греха всяк близок.
Феклуша. Нельзя, матушка, без
греха: в миру живем. Вот что я тебе скажу, милая девушка: вас, простых
людей, каждого один враг смущает, а к нам, к странным
людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено; вот и надобно их всех побороть. Трудно, милая девушка!
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные
люди замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то, и часы все те же как будто остались; а время-то, за наши
грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то
люди говорят.
Катерина. Поди от меня! Поди прочь, окаянный
человек! Ты знаешь ли: ведь мне не замолить этого
греха, не замолить никогда! Ведь он камнем ляжет на душу, камнем.
Дико́й. Что ж ты, украдешь, что ли, у кого? Держите его! Этакой фальшивый мужичонка! С этим народом какому надо быть
человеку? Я уж не знаю. (Обращаясь к народу.) Да вы, проклятые, хоть кого в
грех введете! Вот не хотел нынче сердиться, а он, как нарочно, рассердил-таки. Чтоб ему провалиться! (Сердито.) Перестал, что ль, дождик-то?
— Ныне скудоумные и маломысленные, соблазняемые смертным
грехом зависти, утверждают, что богатые суть враги
людей, забывая умышленно, что не в сокровищах земных спасение душ наших и что все смертию помрем, яко же и сей верный раб Христов…
«Изображая отрицательные характеры и явления, наша литература прошла мимо этих
людей. Это — главный
грех критического, морализирующего искусства. Наше искусство — насквозь морально».
Паскаля читал по-французски, Янсена и, отрицая свободу воли, доказывал, что все деяния
человека для себя — насквозь греховны и что свобода ограничена только выбором
греха: воевать, торговать, детей делать…
— Он, Зотов, был из эдаких, из чистоплотных, есть такие в купечестве нашем. Вроде Пилата они, все ищут, какой бы водицей не токмо руки, а вообще всю плоть свою омыть от
грехов. А я как раз не люблю
людей с устремлением к святости. Сам я — великий грешник, от юности прокопчен во
грехе, меня, наверное, глубоко уважают все черти адовы.
Люди не уважают. Я
людей — тоже…
Счастливые
люди жили, думая, что иначе и не должно и не может быть, уверенные, что и все другие живут точно так же и что жить иначе —
грех.
Вон Алексея Петровича три губернатора гнали, именье было в опеке, дошло до того, что никто взаймы не давал, хоть по миру ступай: а теперь выждал, вытерпел, раскаялся — какие были
грехи — и вышел в
люди.
— Все это баловство повело к деспотизму: а когда дядьки и няньки кончились, чужие
люди стали ограничивать дикую волю, вам не понравилось; вы сделали эксцентрический подвиг, вас прогнали из одного места. Тогда уж стали мстить обществу: благоразумие, тишина, чужое благосостояние показались
грехом и пороком, порядок противен,
люди нелепы… И давай тревожить покой смирных
людей!..
— Сравнил себя со мной! Когда же курицу яйца учат!
Грех,
грех, сударь! Странный
человек, необыкновенный: все свое!
— Ты знаешь, нет ничего тайного, что не вышло бы наружу! — заговорила Татьяна Марковна, оправившись. — Сорок пять лет два
человека только знали: он да Василиса, и я думала, что мы умрем все с тайной. А вот — она вышла наружу! Боже мой! — говорила как будто в помешательстве Татьяна Марковна, вставая, складывая руки и протягивая их к образу Спасителя, — если б я знала, что этот гром ударит когда-нибудь в другую… в мое дитя, — я бы тогда же на площади, перед собором, в толпе народа, исповедала свой
грех!
— И себя тоже, Вера. Бог простит нас, но он требует очищения! Я думала,
грех мой забыт, прощен. Я молчала и казалась праведной
людям: неправда! Я была — как «окрашенный гроб» среди вас, а внутри таился неомытый
грех! Вон он где вышел наружу — в твоем
грехе! Бог покарал меня в нем… Прости же меня от сердца…
Трудно
человеку знать про всякий
грех, что грешно, а что нет: тайна тут, превосходящая ум человеческий.
Да я перед сиротками моими какой
грех приму!» Склонил и архимандрита, подул и тот в ухо: «Ты, говорит, в нем нового
человека воззвать можешь».
Эта качка напоминала мне пока наши похождения в Балтийском и Немецком морях — не больше. Не привыкать уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда голова и ноги постепенно поднимаются и опускаются. Я кое-как заснул, и то с
грехом пополам: но не один раз будил меня стук, топот
людей, суматоха с парусами.
Люди, судьбою и своими грехами-ошибками наставленные в известное положение, как бы оно ни было неправильно, составляют себе такой взгляд на жизнь вообще, при котором их положение представляется им хорошим и уважительным.
— Я бы устроила так, чтобы всем было весело… Да!.. Мама считает всякое веселье
грехом, но это неправда. Если
человек работает день, отчего же ему не повеселиться вечером? Например: театр, концерты, катание на тройках… Я люблю шибко ездить, так, чтобы дух захватывало!
Некогда возможность сознания
греха, покаяния была возникновением действительно нового
человека.
Прежде всего
человек должен любить свою землю, любить во всех ее противоречиях, с ее
грехами и недостатками.
Эксплуатация
человека человеком, класса классом была для Маркса первородным
грехом.
Они знают, что война есть великое зло и кара за
грехи человечества, но они видят смысл мировых событий и вступают в новый исторический период без того чувства уныния и отброшенности, которое ощущают
люди первого типа, ни в чем не прозревающие внутреннего смысла.
Русский
человек упоен святостью, и он же упоен
грехом, низостью.
Ты возразил, что
человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли, и сразится с тобою, и победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и
греха, а есть лишь только голодные.
Братья, не бойтесь
греха людей, любите
человека и во
грехе его, ибо сие уж подобие Божеской любви и есть верх любви на земле.
«А о том, продолжает, что всякий
человек за всех и за вся виноват, помимо своих
грехов, о том вы совершенно правильно рассудили, и удивительно, как вы вдруг в такой полноте могли сию мысль обнять.
Солидарность в
грехе между
людьми я понимаю, понимаю солидарность и в возмездии, но не с детками же солидарность в
грехе, и если правда в самом деле в том, что и они солидарны с отцами их во всех злодействах отцов, то уж, конечно, правда эта не от мира сего и мне непонятна.
И да не смущает вас
грех людей в вашем делании, не бойтесь, что затрет он дело ваше и не даст ему совершиться, не говорите: «Силен
грех, сильно нечестие, сильна среда скверная, а мы одиноки и бессильны, затрет нас скверная среда и не даст совершиться благому деланию».
Какие это
грехи людей, взятые на себя?
Когда же познает, что не только он хуже всех мирских, но и пред всеми
людьми за всех и за вся виноват, за все
грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь цель нашего единения достигнется.
К старцам нашего монастыря стекались, например, и простолюдины и самые знатные
люди, с тем чтобы, повергаясь пред ними, исповедовать им свои сомнения, свои
грехи, свои страдания и испросить совета и наставления.
Пред иною мыслью станешь в недоумении, особенно видя
грех людей, и спросишь себя...
Да и совершить не может совсем такого
греха великого
человек, который бы истощил бесконечную Божью любовь.
Трогательно даже это и знать, что на нем нет никакого
греха, ибо все совершенно, все, кроме
человека, безгрешно, и с ними Христос еще раньше нашего».
— Нельзя, — возразил Дерсу. — Наша так не могу. Надо кругом
люди давай. Чего-чего одни
люди кушай —
грех.
Хоть бы то взять: иной здоровый
человек очень легко согрешить может; а от меня сам
грех отошел.
— Та птица Богом определенная для
человека, а коростель — птица вольная, лесная. И не он один: много ее, всякой лесной твари, и полевой и речной твари, и болотной и луговой, и верховой и низовой — и
грех ее убивать, и пускай она живет на земле до своего предела… А
человеку пища положена другая; пища ему другая и другое питье: хлеб — Божья благодать, да воды небесные, да тварь ручная от древних отцов.
— Кучер твой справедливый
человек, — задумчиво отвечал мне Касьян, — а тоже не без
греха.
Это, Вера Павловна, то, что на церковном языке называется
грехом против духа святого, —
грехом, о котором говорится, что всякий другой
грех может быть отпущен
человеку, но этот — никак, никогда.
Вы встретились с
людьми, которых не привыкли встречать прежде, и не
грех вам было обмануться в них, судя по прежним вашим опытам.
О, разумеется, не оставляла, потому что, хотя Дмитрий Сергеич и очень хороший молодой
человек, но все же недаром говорится пословица: не клади плохо, не вводи вора в
грех.
Человек, которого уверяют, что он сделал смертный
грех, должен или зарезаться, или еще глубже пасть, чтоб забыться, — иного выхода ему нет».
— Пришла прощенья у тебя выпросить. Хоть и не своей волей я за тебя замуж иду, а все-таки кабы не
грех мой, ты бы по своей воле невесту за себя взял, на
людей смотреть не стыдился бы.
— Да ведь и человечьему долготерпению предел положен. Не святые, а тоже
люди — долго ли до
греха! Иной не вытерпит, да своим судом себе правду добыть захочет, и Бог его за это наказать должен.
— Эй, послушайся, Матренка! Он ведь тоже
человек подневольный; ему и во сне не снилось, что ты забеременела, а он, ни дай, ни вынеси за что, должен чужой
грех на себя взять. Может, он и сейчас сидит в застольной да плачет!
— Помилуй, пан голова! — закричали некоторые, кланяясь в ноги. — Увидел бы ты, какие хари: убей бог нас, и родились и крестились — не видали таких мерзких рож. Долго ли до
греха, пан голова, перепугают доброго
человека так, что после ни одна баба не возьмется вылить переполоху.
— Постой, голубчик! — закричал кузнец, — а вот это как тебе покажется? — При сем слове он сотворил крест, и черт сделался так тих, как ягненок. — Постой же, — сказал он, стаскивая его за хвост на землю, — будешь ты у меня знать подучивать на
грехи добрых
людей и честных христиан! — Тут кузнец, не выпуская хвоста, вскочил на него верхом и поднял руку для крестного знамения.